сказали… самодостаточной. Я знаю, что у нее здесь были друзья, и друзья близкие, но защитная броня слетала с нее только в одном месте. А я никак не могу его отыскать. – И я рассказываю про Джузеппе, Марию и загадку исчезнувшего бара.
Внезапно Роза утрачивает все свое дружелюбие.
– То, что вы описываете, похоже на типичный итальянский бар, – произносит она с отчетливым холодком в голосе. – Почему он кажется вам таким уж необычным?
– Он мне таким совсем не кажется. – Я как будто оправдываюсь.
Роза сидит напротив, в упор глядя на меня, и у меня возникает ощущение, что я снова в колледже, а передо мной один из самых суровых преподавателей.
– Мне не сам бар кажется странным. Просто бабушка обычно в такие места не ходила – наверное, потому я его и запомнила.
Роза вскидывает бровь:
– Ваша бабушка обычно в такие места не ходила. Понимаю. Вы полагаете, что для женщины подобного социального статуса посещать обычные бары – ниже ее достоинства?
– Нет, конечно, но…
– Ваша бабушка была антифашисткой, – резко перебивает меня Роза. – И не какой-нибудь поверхностной, своих убеждений она придерживалась твердо. Делая то или иное, общаясь с теми или иными людьми, она исходила из принципов социального равенства. Не будь она столь убежденной антифашисткой, дели она людей на богатых и бедных, на чистых и нечистых, как это делаете вы, ей бы никогда не удалось добиться уважения моего отца, а он ее очень уважал. И Акилле никогда не полюбил бы ее.
Я открываю было рот, чтобы запротестовать, но Роза уже поднимается с дивана. Подойдя к двери, она почти распахивает ее. Я понимаю намек. Подхватив телефон, я под осуждающим взглядом хозяйки плетусь к выходу.
– Спасибо, что нашли время для встречи, – блею я.
– Удачи вам в вашей работе.
Слов «А теперь выметайтесь» Роза не произносит, но я отчетливо их слышу.
27
Тори
– Роза Леньи велела тебе выметаться? – Марко, судя по голосу, поражен.
Загибая рукава и подолы с армейской аккуратностью, он укладывает рубашки в дорогой на вид черный чемодан. Я наблюдаю за этим гипнотическим действом, сидя в головах кровати.
– Напрямую – нет, не сказала. Но дала понять со всей определенностью.
– Но материал ты добыла?
– Да! Роза очень щедро делилась со мной тем, что знает, – до того, как обвинила меня в классовом снобизме. Опять же, не напрямую, – поспешно прибавляю я. – Было довольно неожиданно.
Марко затягивает поверх аккуратно сложенной одежды эластичные ленты-держатели и застегивает чемодан на молнию.
– Знаешь, интеллектуалы-марксисты старой закалки бывают изрядными…
– Сволочами?
– Я хотел сказать, что доктринерами, но так тоже можно. – Марко садится рядом и прижимает меня к себе. – Мы еще успеем уехать вместе, если хочешь. Билет наверняка можно купить.
Предложение очень привлекательно, и я едва не соглашаюсь. Но напоминаю себе, что мне надо провести некоторое время в одиночестве. Марко, конечно, очень чуткий, но его отъезд даст мне возможность привести мысли в порядок. Ради него.
– Спасибо, но кто тогда присмотрит за Нуволари[47]? – И я указываю на шипастый суккулент, пристроившийся на комоде.
– Ну, – улыбается Марко, – если передумаешь – позвони, договорились?
– Обязательно.
– А ты помнишь, где что? Ключи, пароль от интернета, инструкции…
– Да, все нормально. Если окажется, что я чего-нибудь не знаю, – не страшно, разберусь. А если не разберусь, то позвоню тебе.
Марко смотрит на меня с такой нежностью, что мне ужасно хочется сказать: «Да, возьми меня с собой, пожалуйста».
– Тебе пора.
Марко глядит на часы:
– Точно. – Торопливо поцеловав меня, он встает и подхватывает чемодан. – Будь осторожнее, ладно? Я скоро вернусь.
«Не уезжай». Слова рвутся из меня так внезапно, так отчаянно, что приходится прикусить язык.
– Буду. И скучать тоже буду.
Улыбка, еще один поцелуй – и Марко уходит. Я сворачиваюсь на кровати и прижимаюсь лицом к подушке – в надежде, что наволочка хранит его запах. Но от наволочки пахнет только свежестью и стиральным порошком, потому что Марко перестелил белье, специально ради меня. Он сам мне это сказал, когда я только-только осматривалась. Смешно из-за этого расстраиваться.
Ощутив знакомый тревожный сквознячок – сигнал подступающей грусти, – я заставляю себя встать с кровати. Строго говоря, время обеденное, но есть не хочется. Город за окном раскален, как печка, из-за опущенных жалюзи в гостиной словно стоят сумерки. Ноутбук на столе, и я задумываюсь, не подключиться ли мне к интернету – кажется, Марко говорил, что пароль он оставил на бумажке где-то во второй спальне, в которой он устроил кабинет, – но отвергаю эту мысль. Мне станет легче, если я что-нибудь напишу. Не буду ни на что отвлекаться – ни на «Нетфликс», ни на бессмысленные блуждания по интернету. Я беру телефон, подключаю наушники и сажусь за расшифровку беседы с Розой.
Расшифровками – работой долгой и кропотливой – я не занималась со времен «Черуэлл» (тогда я еще думала стать настоящей журналисткой), так что к тому времени, как я одолеваю бо́льшую часть интервью, жара спадает. Я поднимаю жалюзи и вижу, что улица понемногу заполняется народом. С одной стороны, мне хочется снова опустить жалюзи и забраться в постель, но эту идею я тут же отметаю. Если лягу, то только и буду думать о том, что мне все же стоило уехать в Рим. Потому я хватаю сумку и сбегаю по ступенькам.
* * *
Базилика Санта-Кроче – массивное здание с островерхим плоским фасадом зелено-белого мрамора, который, похоже, одно время был флорентийцам особенно по душе. Ступеньки облюбовали студенты, туристы и школьники, они сидят здесь группками, болтают, тычутся в телефоны или в ноутбуки. Громадный Данте, завернувшись в плащ, с неудовольствием взирает на всю эту легкомысленную суету с высоты своего постамента. И на площади перед базиликой, и на соседних улицах полно баров, кафе и ресторанчиков, но я почему-то никак не могу найти места. Заведения кажутся переполненными, в них как-то чересчур многолюдно. Я ничего не имею против этого. Мне просто не хочется смотреть на чужое веселье.
На боковой улочке в паре кварталов от базилики я обнаруживаю маленький бар, народу внутри немного. Люди сидят поодиночке или парами, тихо переговариваясь. Это место в самый раз для меня. Я сажусь за столик в тени и заказываю негрони. Вместе с коктейлем прибывает огромное блюдо с закусками: чипсы, орешки, оливки, круглые сухие баранки – таралли, рисовые крекеры и несколько нарезанных треугольником сэндвичей с тончайшими ломтиками ветчины и сыра. Надо запомнить это место. Я усаживаюсь поосновательнее и приступаю к негрони и закускам, глядя на улицу и потихоньку впадая в
